Редактирование: О стерилизации лжицы. Часть 2. (раздел)

== Святитель Филарет, митрополит Московский и эпидемия холеры ==

«''Я отложил путь в Петербург, чтобы умирать с своими''». Подобным же образом Филарет писал и своей родительнице от 23 сентября: «''В Петербург ехать я отложил, почитая долгом в сомнительное время быть у своего места''». Невольно припоминаются при этом слова Спасителя: пастырь добрый душу свою полагает за овцы (Иоан.  10:11). В прежнее время святитель Московский обыкновенно каждый год на 25 сентября, то есть на день преподобного Сергия, выезжал в Сергиеву лавру для священнослужения, как настоятель лавры. А в этот год, по той же причине, решил остаться в Москве, о чем и писал наместнику лавры от 20 сентября: «...''к празднику быть не предвижу возможности. Помолитесь вы и за меня''».

Он прежде всего обращается к пастве сo словом увещания о надлежащем приуготовлении (конечно, духовном) к грозящей опасности. Такой смысл и тон имеет проповедь его, сказанная по освящении храма в Екатерининском институте 14 сентября. Она и сказана на текст: «''уготовися призывати Бога твоего, Израилю'' (Амос.  4:12)».

Однако уже и в ней читаем такие слова: «''когда мысль о будущем и страх суда Божия, как громовый удар, пробуждает нас от дремоты беспечности; когда совесть, как молния, внезапным грозным светом озаряет мрак души, и обличает все, даже до сокровенных нечистот, помыслов и желаний, даже до забытых давно грехов юности: что это, как не шествие Бога правосудного и вместе милосердого, глас Господа, преследующего грех и в то же время ищущего благодатно приблизиться к грешнику? Не скрывайся же бесполезно, как Адам; не заточай упорно сам себя далее и далее от Бога, подобно Каину; уготовися во сретение Богу твоему, сердечным сокрушением, слезами, покаянием, исправлением жития''». 

«''Что же нам делать?''», — спрашивает он вслед за приведенными сейчас словами. – «''Я думаю'', — отвечает, — ''то же, что сделали жители Иерусалима при виде Ангела погубляющего. Паде Давид и старейшины Израилевы, облеченные во вретище, на лице свое. То же должно делать нам, чем Ниневитяне отвратили не по догадкам и опасениям ожиданную беду, но определительно предсказанную гибель. Вероваша мужие Ниневийстии Богови, и заповедаша пост. И возопиша прилежно к Богу, и возвратися кииждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их (Ион. 3:5–8)''».

Несмотря на то, что холера все более и более усиливалась в Москве, Государь Николай, как истинный рыцарь без страха и упрека, явился в своей первопрестольной столице: «''Родительское сердце не утерпело''».

Святитель Филарет, с своей стороны, с 23 сентября приступил также к более решительным мерам. И именно, прежде всего он устанавливает еще более усиленное молебствие о предотвращении зла, причиняемого губительною болезнью, соединяя оное с всеобщим по Москве крестным ходом.

Молебствия с коленопреклонением и крестными ходами, согласно распоряжению святителя, совершаемы были в Москве не только 25, но и 26 и 27 сентября 1830 г. Совершаемы они были и в других местах Московской епархии.
 
Даже благонамеренные люди высказывали те или другие опасения по поводу установления усиленных молений.

Подобным же образом и в 1866 году, по случаю холеры, Филарет писал в письме к викарию своему Игнатию от 17 сентября: «''Напрасно более боятся молитвы, нежели болезни. Неужели молитва вреднее болезни? Пережив три холеры прежде нынешней, я видел довольно опытов, что где усиливалась молитва, там болезнь ослабевала и прекращалась''».

«''Говорили об опасностях многолюдных сборищ,'' — читаем в «Воспоминаниях Пассек» о том же событии, — ''но чумный год показал, как опасно предписывать меру религиозному чувству. Это была трогательная минута в жизни Русского народа''». И действительно, «''никогда, ни прежде (насколько старики могли упомнить), ни после,'' — пишет о том же в своих «Воспоминаниях» граф М. Вл. Толстой, — ''не бывало такого благочестивого настроения между Московскими жителями: храмы были полны ежедневно, как в святой день Пасхи; почти все говели, исповедались и причащались Св. Таин, как бы готовясь к неизбежной смерти''». Но и такие способы выражения благочестивого настроения как говение иногда встречали препятствия к своему осуществлению. Сам святитель Московский, описывая благочестивое настроение Москвичей за рассматриваемое время, указывает и на эти препятствия. «''Радуюсь,'' — пишет он в письме к Гавриилу (Городкову), архиепископу Рязанскому, а в то время епископу Калужскому, от 22 октября 1830 года, — ''и тому, что Бог хранит вашу область, и тому, что мысль об опасности обращает людей к Богу. И здесь, кроме больных, духовенство занято здоровыми, как в Великий пост, или более. Кадеты корпуса захотели приобщаться Святых Таин, а начальники их испугались сего так, что и по моим чрез священника словам не решились дозволить. Надлежало доложить Государю Императору. Он не только дозволил, но перекрестился от удовольствия о расположении кадетов''».

2 октября святитель по делу о больнице Арбатской части предписывает: «''Требы исправлять ближайшим к месту больницы священникам и чередоваться при ней для исправления треб. А если кто будет отзываться иною требою, менее нужною, или другими предлогами не основательными, о таких благочинный должен доносить. Бог сохранит от опасности смертной благоговейного и человеколюбивого служителя веры, недостойный от суда Его не заградит себя предлогами и оборотами''».

Приезд Государя Императора в Москву состоялся 29 сентября в 11 часов утра. Пред входом в Успенский собор монарх был встречен следующею небольшою, но в высшей степени замечательною по глубине мысли и силе чувства речью первосвятителя Московского: «''Благочестивейший Государь! Цари обыкновенно любят являться царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как Царь подвигов, чтобы опасности с народом твоим разделять, чтобы трудности препобеждатъ. Такое царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели Христианской. Царь небесный провидит сию жертву сердца твоего, и милосердо хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с Тобою воскресение и жизнь''». И подлинно, прибытие любимого монарха воскресило, оживило упадавших духом Москвичей. «''Нельзя описать восторга,'' — читаем в современном листке, — ''с которым встретил его народ, тех чувствований, которые изобразились на всех лицах: радость, благодарность, удивление, доверенность, преданность... Все со слезами на глазах благословляли имя Царя добродетельного и великодушного, который в такую важную минуту так утешил своих верных подданных. Помазанник Божий привез нам Божией милости, говорили они друг другу, и в сих словах должна заключаться святая истина''». Несмотря на то, что число больных и умерших холерою, во все время пребывания Государя Императора в Москве, продолжавшееся до 7 октября, все более и более увеличивалось, Государь, с любвеобильною заботливостию, оставлявшею без внимания личную безопасность, всюду являлся сам, с своим ободряющим словом и деятельною помощью... Приведем стихи Пушкина, искренность которых не подлежит сомнению, потому что они напечатаны были позднее без его имени, и Государь мог узнать о них лишь по кончине поэта:

«И хладно руку жмет чуме.

И в погибающем уме

Рождает бодрость. Небесами

Клянусь: кто жизнию своей

Играл пред сумрачным недугом,

Чтоб ободрить угасший взор,

Клянусь, тот будет Небу другом.»

Государь Император, истинно рыцарские качества которого хорошо известны, сразу повлиял на весь характер деятельности Московской администрации по принятию мер против холеры, известия о случаях заболевания холерою и смерти от нее стали правдивее.

Относительно смертности в духовенстве Московском святитель от 8-го же января пишет епископу Екатеринославскому Гавриилу (Розанову): «''Не укоряйте холеру именем злой: она уважает доброе. В тридцать холерных больниц, или около сего числа, ходили у меня, по чреде, ежедневно, всего до ста священников, и шесть недель холера не трогала ни одного из них''». 

На приветствие Московского духовенства по случаю исполнившегося сорокалетия его служения на Московской кафедре, он отвечал в письме к викарию Леониду от 6 июля 1861 года с обычным смирением следующее: «''Пройти сорокалетнее поприще — это не мое приобретение, а дар милосердия Божия. Пережить, например, несколько эпидемий, и особенно первую, которая не менее затрудняла преувеличенным страхом, как своею силой, — это также не мое приобретение, а милость Божия, которая в то время явилась и особенным образом''».